Этот беларус сбежал из СССР с третьей попытки, но силовики пришли к нему даже на Западе. Рассказываем о легендарном побеге и его цене
18 декабря 2025 в 1766035800
Кирилл Папоротников / «Зеркало»
Несмотря на суровость сталинских лагерей, побеги из них случались не так уж редко: в 1930-е их фиксировали десятки тысяч каждый год, в 1940-х - тысячи. Но вырваться на свободу удавалось в основном обычным осужденным преступникам, а вот политических заключенных охраняли гораздо строже - и среди их воспоминаний историй побегов практически нет. Но как минимум одно известное исключение все же можно найти, и оно касается беларуса, публициста и общественного деятеля Ивана Солоневича. В 1934 году он вместе с братом и сыном сбежал из одного из лагерей ГУЛАГа, таким образом с третьей попытки покинув сталинский СССР. Рассказываем, как у них это получилось - и какой оказалась цена их свободы.
В 2014 году в российской книжной серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Ивана Солоневича, которую написал исследователь Константин Сапожников на основе, в первую очередь, книги очерков-воспоминаний самого Солоневича «Россия в концлагере» (1935). Эта биография стала основным источником сведений для этого текста. В случае использования других источников на них указаны ссылки.
«Стопроцентный беларус» и русский монархист
Иван Солоневич - личность известная, но крайне одиозная. Он родился в 1891 году, а вот где - неясно. В документах фигурируют шесть разных населенных пунктов: от Гродно, который Иван уже за границей указывал в документах сам, и деревни Рудники Пружанского района до Цеханова (под Варшавой), который исследователи считают наиболее вероятным. Важнее, впрочем, что вырос Солоневич в Гродно и сам называл себя «стопроцентным беларусом». Однако это не мешало ему полностью отрицать саму идею отдельной беларусской нации. Будучи убежденным монархистом, он язвительно отзывался о стремлении беларусов и украинцев к независимости от России, об их языке и культуре:
«Я … так сказать, "изменник родине" по самостийному определению. Наших собственных беларусских самостийников я знаю как облупленных. Вся эта самостийность не есть ни убеждение, ни любовь к родному краю - это есть несколько особый комплекс неполноценности: довольно большие вожделения и весьма малая потенция - на рубль амбиции и на грош амуниции. Какой-нибудь Янко Купала, так сказать, беларусский Пушкин, в масштабах большой культуры не был бы известен вовсе никому. Тарас Шевченко - калибром чуть-чуть побольше Янки Купалы, понимал, вероятно, и сам, что до Гоголя ему никак не дорасти. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Или - третьим в деревне, чем десятым в Риме», - писал Солоневич в одной из статей в 1949 году, будучи уже давно за рубежом.
По его мнению, «ни русское правительство, ни русский народ во всех трех его ветвях - великорусской, малорусской и беларусской - никогда не признавали и, по всей вероятности, никогда не признают своей какой бы то ни было отделенности друг от друга». Недаром противник беларусского национального возрождения, пропагандист 90-х Юрий Азаренок читал в детстве своему сыну Григорию Азаренку произведение Солоневича «Народная монархия».
Биография Ивана Солоневича до побега - это классический путь дореволюционного российского интеллигента, который не смог принять новую власть.
Юность его прошла в Беларуси. Он учился в Гродненской гимназии, затем экстерном сдал экзамены в Вильно, получил аттестат и поступил на юрфак Санкт-Петербургского университета. Параллельно работал журналистом в газете «Северо-Западная жизнь», основанной его отцом Лукьяном Солоневичем и выходившей в Вильно, затем в Гродно и Минске. И занимался разными видами спорта - борьбой, боксом, тяжелой атлетикой, футболом и прочими.
В 1916-м Ивана мобилизовали, но близорукость спасла его от фронта Первой мировой. В годы Гражданской войны он сотрудничал с Белой армией на юге страны и собирался эвакуироваться вместе с белыми, но заболел тифом и пропустил пароход. А в 1920-м попал под арест за участие в антисоветском подполье, но был отпущен. Работал в Одессе, а с 1925 года - в Москве в разных организациях физической культуры, был известным тренером, писал книги и методические пособия по разным видам спорта и физкультурной работе в коллективах, публиковался в спортивных изданиях.
Казалось бы, жизнь шла благополучно, но на самом деле все это время Солоневич, не принимавший советскую действительность монархист, хотел покинуть СССР. Однако здесь была проблема: с 1922 года Союз закрыл границы, и выезд был возможен только по особому разрешению ГПУ (ведомство - предшественник КГБ). В целом в те относительно либеральные времена людей из СССР еще выпускали, и Иван несколько раз пытался выбраться легально. В 1927 году ему предложили должность заведующего клубом советского торгового представительства в Англии. Но уже на следующий день тамошняя полиция узнала, что сотрудники одной из советских торговых компаний занимались шпионажем, и дипломатические отношения между странами были разорваны. В другой раз Ивана не отпустили в командировку за границу для покупки спортивного инвентаря.
Поняв, что легальный выезд невозможен, Солоневич начал подготовку к побегу. Первым делом он развелся с женой Тамарой - и в 1932 году она, переводчица, не раз работавшая в Германии, заключила фиктивный брак с немцем и уехала из страны. Это был шаг, который должен был упростить его собственный путь. Также Иван съездил в Ялту к отцу и признался: от бегства его удерживают только опасения, что спецслужбы отыграются на близких родственниках. Но Лукьян Солоневич пресек его сомнения: «Обо мне не беспокойся. Мне бояться нечего. Я уже прожил свою жизнь. Будь я моложе, пошел бы с вами. Раз вы решили, идите до конца. Вы сильные - сможете вырваться», - сказал он.
Лес, болота и болезни
Летом 1932 года Иван Солоневич отправился на разведку к советско-финской границе, до которой не дошел около 21 км. Уже тогда он мог покинуть СССР, но, желая бежать с семьей, вернулся. В группу вошли сам Иван, его сын Юрий, младший брат Борис и его жена Ирина Пеллингер, а также знакомые - аристократка Елена Пржиялговская, чей муж дружил с Иваном еще до революции, и бухгалтер Степан Никитин. Они были полезны по материальным причинам: у Пржиялговской в Литве было родовое имение, где Солоневичи договорились снять комнаты на первое время.
Борис, к слову, был, как и брат, сторонник самодержавия, спортсмен-универсал и тренер, а еще физкультурный врач, один из организаторов скаутского движения в Российской империи и тоже известный публицист. К моменту побега успел провести шесть лет в советском лагере на Соловках, в ссылке и тюрьмах.
Солоневич вспоминал, что группа была вооружена до зубов: «У меня был тяжелый автоматический дробовик браунинга 12-го калибра, у Юры такого же калибра двустволка. Патроны были снаряжены усиленными зарядами пороха и картечью нашего собственного изобретения, залитой стеарином. По нашим приблизительным подсчетам и пристрелкам, такая штуковина метров за сорок и медведя могла свалить с ног. У Бориса была его хорошо пристрелянная малокалиберная винтовка. Вооруженные этаким способом, мы могли не бояться встречи ни с чекистскими заставами, ни с патрулем пограничников».
Группа выехала к границе под легендой туристов, которые собирались отдохнуть и поохотиться в Карелии. На всякий случай Иван еще запасся командировочными удостоверениями от столичных газет (мол, готовят репортажи о севере). Часть пути проплыли на лодке, арендованной у местного рыбака, а затем двинулись в лесные чащи. До финской границы оставалось около 150 километров - их планировалось преодолеть за неделю.
Но вмешалась природа. Вопреки прогнозам, сильно похолодало, начались непрерывные дожди. Начались магнитные аномалии, и ориентироваться по компасу было невозможно. А затем Иван еще и заболел. После пяти дней блужданий группа с трудом выбралась из непролазных болот и решила попробовать счастья в другой раз.
Новую попытку наметили на весну 1933 года. Уже начали готовиться, но у Юрия воспалился аппендикс. Из-за операции побег пришлось отложить на осень. Однако сотрудники спецслужб уже заподозрили крамолу и начали разработку этой семьи.
Засада в спальном вагоне
Вскоре в группе появился новый человек - Николай Бабенко. Он представился бывшим царским офицером и быстро завоевал доверие Елены Пржиялговской, у них начался роман. Она рассказала ему, что собирается бежать на Запад, и мужчина признался, что у него такая же мечта. Бывшая аристократка познакомила любовника с Солоневичами. Бабенко заявил, что хочет присоединиться к побегу, и обещал добыть деньги на обеспечение группы.
Его приняли. Через несколько недель Пржиялговская неожиданно заявила, что не хочет рисковать здоровьем, пробираясь за границу лесами, и попробует выехать легально. А вот Бабенко в группе остался и интересовался всеми деталями подготовки побега. У братьев были нехорошие предчувствия, они замечали нестыковки в его рассказах о себе. Иван особенно насторожился, когда новый спутник похвастался, что тренировался на фронте и умеет из нагана попадать в цель с 500 шагов.
«Этот наган подействовал на меня как удар обухом. На пятьсот шагов наган вообще не может дать прицельного боя, и этого обстоятельства бывший артиллерийский офицер не мог не знать», - писал Солоневич.
Они решили не менять планов: если Бабенко - сексот, то они уже под колпаком. Но Иван надеялся, что у того есть личная мотивация не выдавать их - имение Пржиялговской, на которое он как потенциальный муж аристократки мог бы претендовать.
В своих сомнениях Солоневич был прав. Бабенко действительно работал на спецслужбы. Чтобы взять беглецов с поличным, им позволили доехать до Ленинграда и сесть на поезд в Карелию. При этом чекисты понимали, что братья опасны. Иван и Борис владели профессиональными бойцовскими навыками - от классической борьбы до джиу-джитсу, и были авторами методичек, по которым оперативники ГПУ учились новейшей технике «самообороны без оружия». Также у них оставалось оружие с первой попытки побега. Поэтому против них приняли все возможные меры. Для захвата пяти человек были мобилизованы 36 чекистов. Они переоделись в обычных пассажиров - рабочих, стариков, инженеров, военных - и заняли весь вагон.
«Ночью в вагоне поезда, несшем нас по Карелии, я проснулся от какого-то прикосновения. Кто-то держал меня за руки и обшаривал карманы, где у меня лежал револьвер. «Воры!» - мелькнуло у меня в сознании, я рванул чью-то руку. Послышался хруст кости, стон, но в этот момент в лицо мне вспыхнуло несколько электрических лампочек, и черные револьверные дула показались перед глазами: «Не рвитесь, товарищ! Вы арестованы. Протяните руки!» - вспоминал Борис.
Из задержанных больше всех переживал Юрий. Он вез на себе пакет с фотонегативами. Снимки сделал Борис на улицах российского города Орел, на них были трупы людей, бежавших от Голодомора в Украине. Пока чекисты окружали арестованных, Юрий с трудом вытащил пакет из заднего кармана брюк и незаметно засунул его в щель вагона.
В ноябре 1933 года Ивана и Бориса Солоневичей, а также Сергея Никитина осудили на восемь лет лагерей. К статье о попытке побега им «дорисовали» обвинение в шпионаже в пользу Германии. Сын Ивана Юрий и жена Бориса Ирина получили по три года.
Блатная работа
Приговор не сломил Солоневичей, и они сразу решили готовиться к новому побегу. Многое зависело от того, куда именно их направят. Если на Урал или в Сибирь, то шансов на успех не было почти никаких. Однако им очень повезло: обоих братьев и Юрия отправили в Карелию, в лагеря, подчиненные Беломорско-Балтийскому комбинату (это была система, созданная для обслуживания Беломорско-Балтийского канала, построенного руками заключенных).
В лагерь все трое Солоневичей прибыли в январе 1934 года. Больше всего их пугала перспектива попасть на лесозаготовки. Там родственников явно не поставили бы в один отряд, да и работа на износ, под усиленной охраной - тут уж не сбежишь.
Но каким-то образом троице удалось добиться редкой удачи - работы в учетно-распределительной части (УРЧ). Уже через несколько лет их, после попытки бегства, вряд ли бы взяли на такие должности, но в те годы репрессии только начинались и все было еще не так строго. Бориса, имевшего медицинское образование, взяли лагерным врачом, Юрий работал за пишущей машинкой, а Ивана назначили старшим юрисконсультом и экономистом.
Эта «блатная» работа не только спасла их от голода и каторжного труда, но и дала возможность хранить личные вещи в каморке Бориса при амбулатории и иногда там встречаться. Они получили доступ к комфорту, который был немыслим для большинства заключенных. Позднее Иван признавался: «Если бы мы не попали в УРЧ, то едва ли выбрались из всего этого живьем».
В середине марта 1934 года Ивана с сыном откомандировали в закрытый поселок Медвежья Гора (позже Медвежьегорск), который тогда был центром Беломорско-Балтийского комбината и всей Карелии. Борис остался на месте: у него обострилась старая малярия. Разлучаясь, братья договорились: побег должен состояться утром 28 июля, независимо от того, где кто будет. Ведь если бы кто-то сбежал раньше, то оставшегося немедленно арестовали бы и уже никогда не выпустили на свободу.
В Медвежьей Горе был пункт распределения осужденных по лагерям, там жила местная элита - высшее начальство лагеря, чекисты и их семьи. Жила не в бараках, а в качественных бревенчатых домах. Для них работал даже валютный магазин Торгсина, где можно было обменять драгоценности или иностранную валюту на дефицитную еду и товары. Жена Ивана Тамара, находившаяся за границей, даже присылала им с помощью знакомых продуктовые посылки через Торгсин (с этими продуктами Солоневичи потом и бежали).
Чтобы остаться в этих относительно комфортных условиях, Иван решил применить свой спортивный опыт и устроиться в местное отделение спортивного общества «Динамо». Его взяли в культурно-воспитательный отдел с условием, что он напишет «Руководство по физкультурной работе в исправительно-трудовых лагерях ГПУ». Половину зарплаты и гонорара он должен был отдавать своим начальникам-благодетелям.
Ключевую роль тут сыграл замначальника ББК Радецкий, с которым Иван был знаком еще задолго до ареста (позже того расстреляют). Но просто знакомства было мало для такого решения. Чекист увидел свою выгоду и предложил Солоневичу создать образцовую спортивную команду из заключенных: он мечтал обойти соседей на первенстве динамовских команд.
«Впоследствии я убедился в том, что в «Динамо» ББК ГПУ, среди заваленных трупами болот… и беспризорных колоний, можно было действительно вести курортный образ жизни», - вспоминал Иван.
По вечерам отец с сыном участвовали в посиделках начальства и чекистов. Юрий, умевший хорошо играть на гитаре и петь, обеспечивал музыкальное сопровождение. Это позволяло ему не выпивать вместе с остальными (что иначе было бы подозрительно), а вместо того внимательно слушать. Так, но узнал многое о системе охраны лагеря, о маршрутах патрулей, работе собак-ищеек и о том, что местные жители получали денежные премии за каждого схваченного беглеца.
Бросок к свободе
За два месяца до намеченной даты побега Радецкого, покровителя Солоневичей, перевели в Москву. Их недоброжелатели немедленно предложили отправить Ивана в отдаленный лагерь для «постановки физкультурной работы». Это поставило бы крест на планах побега. Тогда беларус убедил начальника лагеря Успенского провести «вселагерную спартакиаду». Она должна была «служить неоспоримым доказательством правильности воспитательной системы лагерей, … перековки и энтузиазма», «опровергнуть буржуазную клевету о лагере как о месте истребления людей».
Успенский, жаждавший выслужиться, согласился и поставил Ивана руководителем спартакиады с широкими полномочиями. Назначили дату - 15 августа. Под прикрытием подготовки к мероприятию Иван и Юрий, сильно рискуя, создали тайный запас продовольствия, медикаментов и снаряжения - добыли рюкзаки, плащи, сапоги, компас, фонарики и даже дефицитную мазь от комаров (правда, она потом совсем не помогла). Спасало то, что в то время Ивана постоянно видели в компании с Успенским и чекистами, что делало его почти неприкасаемым.
В разгар приготовлений Борис, находившийся в другом лагере, сумел передать через знакомого записку, которая не оставляла выбора: «Дата остается прежней, никак не раньше и не позже». То есть побег можно было совершить только 28 июля.
Пользуясь доверием Успенского, Иван оформил две командировки: себе на две недели в Мурманск, а сыну - на пять дней в другие лагеря для «оказания методической помощи по обучению плаванию». Он надеялся, что эти документы прикроют их отсутствие в первые дни.
28 июля в 9 часов утра Юрий первым покинул лагерь. При свидетелях он попрощался с отцом и направился на рейсовый автобус. Но при первой возможности углубился в лес, добрался до тайника с продовольствием и стал ждать.
Иван (с дополнительным продовольствием и вещами) отправился в путь в полдень, поскольку по легенде должен был успеть на мурманский поезд, отходивший в 12.40. По его словам, перед уходом он, в отличие от предыдущих попыток сбежать, сохранял предельное хладнокровие. За последние часы даже успел написать две заметки для лагерной газеты и радиостанции, получил за них аванс, купил два кило сахара и три пачки махорки. Взяв с собой продукты, а для прикрытия - волейбольную сетку, футбольный мяч, пачку футбольной литературы и два копья, он вышел из барака.
В лесу Ивана ждала неожиданность: за первым же поворотом он увидел патруль. Он содрогнулся, но собрал волю в кулак и пошел навстречу двум солдатам. Обошлось: они знали Солоневича и, перекинувшись с ним парой слов, пошли дальше.
На подходе к тайнику Иван услышал мужские голоса, а затем «нечто вроде змеиного шипения»: ему подавал сигнал сын. Он возбужденно прошептал, что в 20−30 шагах от схрона находятся «странные мужики в пестрых рубахах» и отсюда надо поскорее уходить. Солоневичи зарыли спортивный инвентарь в мох, распределили по рюкзакам вещи и продовольствие, после чего быстро пошли на запад.
От Медвежьей Горы до финской границы было около 250−300 км ходу. Отец и сын просыпались перед рассветом, кипятили чай и шли до полудня. На привале варили кашу, костер гасили и прятали головешки, после чего уходили подальше, находили укрытие и отдыхали. Вставали в пять вечера и снова шли до темноты. Им пришлось преодолеть болота, каменные завалы, восемь переправ через реки.
Однажды, обходя безымянную деревню, Солоневичи нарвались на местного жителя с револьвером, который сразу стал в них стрелять. Они бросились бежать и смогли успокоиться только спустя несколько часов, когда переправились на другой берег озера, чудом избежав встречи с пограничным катером.
Иван рассчитывал, что дорога займет не больше восьми суток. Однако только на шестнадцатый день, 14 августа, по обрывкам газет и консервным этикеткам на финском и шведском языках они наконец убедились, что попали в Финляндию. Чтобы избежать выдачи советским пограничникам, они двинулись вглубь страны и набрели на хутор. Хозяин накормил их.
«Меня поразило то отсутствующее в Советской России вообще, а в советской деревне в частности и в особенности, исходившее от этого мужичонки впечатление полной и абсолютной уверенности в самом себе, в завтрашнем дне, в неприкосновенности его буржуазной личности и его буржуазного клочка земли», - писал о нем Иван.
Крестьянин отвел отца и сына на финский пограничный пункт. Через два дня их отправили в штаб пограничного отряда, оттуда в город Йоэнсуу, где проходили их допросы. Иван попросил полицейского узнать о судьбе Бориса. Оказалось, что брат перешел границу на два дня раньше, 12 августа. В день побега его отправили дежурным врачом на матч двух динамовских команд. Один из ключевых игроков напился, и Борису предложили выйти на поле. Солоневич сыграл в матче, даже забил победный гол с пенальти, а затем, под предлогом срочного вызова к больному, сбежал.
Проверки трех беглецов шли несколько недель. Только 9 сентября 1934 года Солоневичам сообщили, что они чисты и свободны.
Но бросок к свободе дался тяжелой ценой. «Я в свое время один из сильнейших физически людей России - и вот в 42 года я уже сед. Уже здесь, за границей, мне в первые месяцы после бегства давали 55−60 лет», - признавался Иван.
Бомба, нацизм, жизнь за океаном - и судьба близких
Получив свободу, в эмиграции Иван Солоневич стал активным публицистом. Его книга «Россия в концлагере» вышла в 1935 году и наделала много шума (в ней он рассказал о жизни в СССР, аресте, пребывании в концлагере и побеге). Это принесло Солоневичу мировую известность и финансовую независимость. Но вместе с тем сделало его мишенью для советских спецслужб. Кремль не прощал тех, кто раскрывал правду о его политике.
В том же 1935 году Иван с сыном Юрием переехал в Софию, столицу Болгарии. Туда же к ним приехала и жена Тамара.
А в 1938 году к дому Солоневичей пришел агент Сергея Шпигельгласа - уроженца Гродно и одного из организаторов ликвидации оппонентов советской власти за границей. Мужчина передал экономке пакет: подарочный двухтомник в крепком футляре, тисненном золотом. Это был муляж, внутри которого была спрятана бомба. Расчет был на то, что Иван, как книголюб, вскроет посылку сам.
Однако злая ирония судьбы спасла публициста, убив его близких. Накануне вечером в доме были гости, Иван лег спать поздно и не встал, как обычно, в 8−9 часов. В 11 часов пришел секретарь Николай Михайлов и стал разбирать почту. Ему помогала Тамара Солоневич. В 11.30 Михайлов добрался до «подарка». Как только он открыл пакет, раздался взрыв. Секретарь погиб мгновенно. Тамара получила смертельные ранения и умерла спустя два часа по пути в больницу. Иван и Юрий в момент взрыва находились в других комнатах и не пострадали.
После теракта отец с сыном переехали в нацистскую Германию. Там Иван участвовал в создании Национального русского фронта, объединившего крайне правые, в том числе фашистские эмигрантские организации. В июне 1941 года он обратился к Йозефу Геббельсу с предложением идеологического сотрудничества против СССР. В сентябре ему предложили работу в оккупационной администрации в Беларуси - стать чем-то вроде «главным пропагандистом», «беларусским Геббельсом». Но Иван отказался. Осенью 1941 года из-за критики в адрес Гитлера (Солоневич доказывал, что война окончится поражением Германии) его выслали из Берлина. Следующие годы он провел в провинции, на территории, позже отошедшей к Польше, а в 1944 году бежал оттуда назад, боясь попасть в руки наступающих советских войск.
В 1948 году Иван Солоневич перебрался в Буэнос-Айрес (Аргентина), где основал русскоязычную газету и монархистские объединения. В 1950 году он переехал в Монтевидео (Уругвай), где и скончался от рака желудка в 1953 году, в возрасте 61 года.
Его сын Юрий всюду следовал за отцом, в профессиональном плане посвятив себя живописи. В 1952 году он переехал в США, где и умер в 2003-м.
Борис Солоневич после побега тоже жил в Болгарии и Германии, а затем в Бельгии. Начиная с 1937 года, он, как и брат, издал ряд книг и статей о советской реальности: «День врача в концлагере», «Молодежь и ГПУ», «На советской низовке» и прочие. Борис в итоге тоже оказался в США и ушел из жизни в 1989 году.
Эти трое мужчин добились свободы для себя, но ценой стали жизни их близких, оставшихся в СССР.
Жену Бориса Ирину Пеллингер, отбывшую наказание, в 1936-м снова арестовали, как и ее брата Льва. Маленькие сын и дочь Бориса и Ирины после этого попали в детский дом. Лев Пеллингер был расстрелян в 1937 году. А в 1938-м и сама Ирина - за «контрреволюционную деятельность», а на самом деле за деятельность родственников за границей. В том же году расстреляли отца Ивана и Бориса, Лукьяна Солоневича, и его сына и дочь от второго брака.